Начало

Я ещё одно письмишко,
Написать всерьёз решил.
Расскажу вам ребятишки
По порядку как я жил.
У кого, когда родился,
Как учился и как рос.
Как с Бутырками простился,
Про деревню, про колхоз.
Про Путынку - речку нашу,
Про поля с хлебами,
Про войну, про день вчерашний,
Про леса с грибами.
По Выглядовке пройдусь
По своей сторонке,
И строкой остановлюсь
У каждой избёнки.
Вспомним мёртвых и живых,
Наших деревенских,
Вспомним близких и родных,
Машкинских, - соседских.
Пишу вам не литературным
И шестиклассным языком.
Поэт, прочтя, скажет: халтура,
Меня облает чудаком.
Но я пишу не для поэтов,
Письмо это пишу я вам,
Я не познал их них секретов,
За ними не угнаться нам.
Письмо моё – жизни отрывок.
Частица моей боли.
Писать начну его с Бутырок.
Закончу ветром в поле.
Что выйдет из затеи этой,
Пока и сам не знаю.
Хотелось бы закончить летом,
А часть вам выслать к маю.
И пишу не для насмешки,
Что досталось самому.
Писать буду вперемешку,
Разберётесь, что к чему.
Поведу я свой рассказ
По восходу солнца.
С бани, что была у нас,
С низкими оконцами.

Баня

Хорошо после работы,

Или, скажем, в выходной,

Груз пудовый снять от пота,

С паром, с веником в парной.

С бани выйдешь – весь пылаешь,

Опьянённый до костей,

Кровь огнём горит, играет,

Словно только от гостей.

Раньше в каждой деревушке,

На окраине села,

Где-то около речушки

Банька русская была.

И в моих родных Бутырках

У Яшина омута,

Что прижился на Путынке,

Была баня – золото.

Хороша не красотой,

Не изящным видом,

А своею простотой

И теплом обжитым.

Не припомнить мне сейчас

По какому графику

Кочегарили у нас

Баню, может к празднику.

А возможно, просто так

Встретив куму Маньку,

Дед «Лапша» или «Чудак»

Скажет: «может баньку?».

Стопим ноньче вечерком

И придя с работы,

Полежим под потолком

До седьмого пота.

В наше время выходной

Выделен для бани.

Нету бани, нет парной,

Мойся дома в ванне.

А тогда в деревне нашей,

Да и в вашей, и в других,

У колхозников тогдашних

Не имелось выходных.

Потому и говорю я,

Банились без графика.

Ждала каждая семья

Банный день как праздника.

А наступит этот час,

Мы тогда мальчишки,

Прихватив бельё и таз

Побегли в припрыжку.

Там в предбаннике народ,

Зубоскалят мужики.

Кто кисет свой достаёт,

Кто начал снимать портки.

Кто уж наголо разделся,

Хоть пейзаж рисуй с него.

Кто-то малость закраснелся,

Кто-то скажет: «О-го-го».

И пошли ребята шутки,

Анекдоты заправлять.

Мастеров на прибаутки

В стороне не занимать.

В баню входят не спеша,

Шлёпнуться бояться,

Как в раю твоя душа

Стала расслабляться.

На полатях старики

Парят кости и бока.

Кто-то крикнет:Мужики!

Ну-к поддай ещё парка!»

И пошло, черпак, другой,

Кто-то крякнул, занемог,

Вниз сползти спешит иной,

Чёрт не выдержал бы, сдох.

Доски мокрые горят,

Трудно дышать, пар густой.

Кожа стала как гранат,

Как малиновый настой.

После бани, по закону,

Стопку надо – хоть убей.

Суррогата ли какого,

Хоть «Агдама», да налей.

Потому как стопка с бани

Рационный к ней комплект.

Нету стопки после бани-

Стопроцентной бани нет.

Выпить с бани сам Суворов

Поучал своих солдат.

Хоть последние кальсоны

Ты продай, а выпей, брат.

Хорошо, когда при доме

Есть путёвая жена,

И потребность в этом роде

Нутром чувствует она.

У такой жены-старушки

В тайнике всегда запас.

Старику надо полкружки,

Кружка будет в самый раз.

Кровь по венам заиграет,

Лёгкой хмелью пробежит,

Свою бабку обнимает,

Ей помочь во всём спешит.

Хуже если нет запаса,

Муженёк иной зараза

В доску расшибётся,-

У других напьётся.

В дни войны не стало бани,

Не припомнить мне уже

Как, кому её отдали,

Мотьке Машиной, «Лапше».

Но кому-то погорельцам

Она хаткой стала.

Не пришли с войны умельцы

Общих бань не стало.

В деревнях сегодня в моде

Свои бани, на свой вкус,

Строят где-то в огороде,

Ваша баня - просто «люкс».

Но по честностому признаться

Мыться в общей веселей.

В своей можно подзазнаться,

Оторваться от людей.

Банька общая сближает.

Все обиды, склоки

После бани заживают

В короткие сроки.

Односельчане

Выглядовка, сторонушка

Раздольная моя.

Подсушит травку солнышко,

Согреется земля.

И звоном голосистым

Заполнится она

Мы с криками, со свистом,

Бегли играть туда.

Со взрослыми парнями

Гоняли там лапту.

И часто синяками

Делились на ходу.

Потом бегли на речку

Купаться караваном.

А вечером - на печку,

Поближе к тараканам.

На Выглядовке от бани

Чистяковых первый дом.

Дед Тимоха с бабкой Анной

И поныне живут в нём.

Стары стали бабка с дедом

Утром в рань проснуться,

Ждут детишек в гости летом,

Ждут и не дождутся.

Письма редко получают.

Видно занятой народ.

И дед с бабкою не знают,

Что их завтра в жизни ждет.

По соседству с Чистяковым,

В убогой избушке.

Жил тогда слепой Тимоха,

Со своей старушкой.

Жили бедно и лениво

Были дети как у всех.

Огород – бурьян с крапивой,

Да картошка как орех.

Младший сын, Каляба – Ванька,

Был бедовый, озорной.

Летом ранним спозаранку

С гнезд грачат таскал домой.

А зимой по первозимью

Бегал в школу босиком,

При снегах, морозах сильных

Сидел дома под окном.

Дальше-«Кузюшка» по кличке,

Яшка Кузин с семьёй жил.

Разъежать любил на бричке

И великий лодырь был.

Рядом с ним – Урашкин Мишка,

«Хохол» проще, проживал.

Работящий мужичишка,

Из Песочни Аньку взял.

Трёх детишек с ней нажил,

Всё для счастья было,

Но не в меру много пил –

Водка погубила.

Рядышком жила Марфутка,

Урашкина тоже.

Прокатилась по ней шуткой

Жизнь – судьба негожая.

Гришка – муж её оставил

С пятерьмя детишками.

Кое – как перебивалась

Скудными харчишками.

А закончилась война,

Распрощалась с нами.

Смерть свою нашла она

В «Пруссии» с сынами.

Юшины Акулька с Танькой

В одной доме жили.

Жизнь сложилась их несладко

И несчастны были.

Танька рано овдовела,

Там война, разруха.

Незаметно постарела

И сейчас старуха.

Где –то в Рябцево живет

Одна или с дедом.

Счет годам своим ведет

На крылечке летом.

Замыкающий, последний

Крайний дом стоял «Фычка»,

На виду у всей деревни

Виден был из далека.

Гришка молод был тогда,

Руки-ноги были,

А нагрянула война –

Руку отрубили.

И пока был холостой,

Жил один без Феньки,

Обнимал одной рукой

Девок в деревеньке.

До войны в деревне нашей,

И на нашей слободе,

Лучше тех домов тогдашних

Я не видовал ни где.

Может быть нигде я не был,

Потому и не видал.

Но я рядом с ними бегал

И в дома те забегал.

У Кирюхиной Аксиньи,

«Шомполихи» Машиной,

И у Петриной Марии

Окна были крашены.

Все веранды под стекло

И кругом наличники,

В домах чисто и тепло,

Жили как счастливчики.

А сейчас в домах былых

В каждом по старухе.

И от скуки там у них

Дохнут даже мухи.

Подойдет зима вплотную,

Шмотки сложат в узелок,

И на зимушку лютую

Дом закроют на замок.

Едут в город к детям, внукам,

А весной опять домой.

Счастьем будет для старухи

Жить в сторонушке родной.

Дальше Кузины пошли,

Домик Дарьи Машиной

(Их дома в войну сожгли),

Две семьи Урашкиных.

В одном доме Мишка жил

С Васильевной Марьей,

А соседями их были

Брат с женой Поляной.

Бабки живы и поныне,

Дай им бог здоровица,

Мужиков в войну побили,

Не с кем стало ссориться.

Ребятишек трудно было

Без мужей им поднимать,

Кровь горячая остыла,

Не хватало время спать.

Накормить, одеть всех надо,

Но за что и как – вопрос?

Поредело своё стадо,

Обнищал в войну колхоз.

Трудотни в то время были

Грош копеечный цена,

На своем домашнем жили.

И бедна была страна.

Шла война, кругом разруха,

Голод в селах, городах.

Он страшнее всякой вьюги,

Не укрыться в погребах.

Летом с клевера, с крапивы,

С листьев липы хлеб пекли.

На корму подножном жили,

Еле ноги волокли.

И к тому ж налоги были,

Как бы бедно кто не жил,

Их всегда сполна платили,

Напрягали бабки жилы.

Мясо, яйца, шерсть с ягнёнка

Надо вовремя все сдать.

Даже шкуру с поросёнка

Приходилось обдирать.

Данил Карпович Кубаткин

Собирал у нас налог.

До чего ж работа гадка,

Ну а что он сделать смог.

Из района спущен план,

Утвержден и узаконен.

В руки каждому он дан,

Выполняй и будь доволен.

Люди наши понимали,

Что в разрухе вся страна.

И про трудности те знали,

Что оставила война.

Вовремя налог платили,

Должниками не были,

Что останется – тем жили

Сами в латках бегали.

Вот такие как они

Матушку Россию

Прокормили в дни войны,

Ей давали силы.

Им бы памятник поставить,

Каждой у избушки.

И молиться всех заставить

За живых старушек.

Пожелаем им здоровья

И побольше радости

Пусть хлопочут по надворью

Лет до ста без старости.

Кузиных в деревне нет,

Нет и Мотьки Машиной,

Разбрелись по белу свету

Кто куда, не спрашивай.

В огороде дед Степан

С бабкой жил, жили одни.

Не грабитель, не смутьян,

Померли после войны.

Хлеб растили, строил дом,

Потом раскулачили.

Отобрали этот дом

Нам под клуб назначили.

А какой Степан кулак?

Лошадь, коровенка.

Он имел как середняк

Домик недостройку.

Хватанули через край,

Перегнули палку,

Видно кто-то метил в рай,

А попал на свалку.

В клубе нашем шли собранья,

Шло кино, спектакли шли.

Молодежные гулянья

Проводились до зори.

Сенокос и жатву кончат

К клубу ближе всем селом.

Стол на улице накроют

С закусоном, с бараном.

Председатель раздобриться,

Всем по чарке выделит.

Вся деревня веселиться,

До поздна никто не спит.

Ох, и весело же было!

В деревнях тогдашних.

Утром солнышко будило

Выпивох вчерашних.

Похмелюг не знали раньше,

Водку в праздник пили.

Жизнь была полней и краше,

Меньше жен лупили.

Василий Тихоныч Макаров

Тогда завклубом был у нас.

Работал с огоньком, с размахом,

Не то, что лодыри сейчас.

Рядом с клубом Кузнецовы

Афанасий с Катькой жил.

Сын Алешка их юнцом

Голову в войну сложил.

А каким он парнем был

Лёнька с кличкою «Качан»!

Машкинских девчат пленил,

Те не спали по ночам.

Может быть одна из них,

Если б не война,

Родила ему двоих,

Счастливой была.

Афанасий умер вскоре,

Катька позже померла,

И семейный род под корень

Всех магилушка свела.

Трудным был 37-ой,

Довоенный год.

Люди волком шли домой,

В страхе жил народ.

Тени собственной боялись

И «черного ворона»,

Ночью взглядами прощались,

Увозили родного.

Шла с кулачеством борьба,

Были перехваты,

Загремел «Чудак» тогда

И братец «Солдата».

По ошибке или как

Не за дело взяли,

Десять лет сидел «Чудак»,

Многие пропали.

Моисей Урашкин тоже

В черном списке побывал.

Темной ночью он от стражей

И от «ворона» удрал.

Подыскал себе местечко

Где-то под Калугой,

Приобрел там дом с крылечком,

Взял детей, старуху.

Зажил жизнью трудовой,

Спали подозренья,

А сейчас уж на покое

В вечном неведении.

Как ты, Валя, не устала?

И не клонит в дрему?

Потерпи осталось мало,

Переменим тему.

До окраины дойдём,

Перекличку кончим.

В дом Кирюхиных зайдём,

Ими и закончим.

И опять Урашкин дом,

Много было их у нас,

Тётя Катя жила в нём,

Нет семьи этой сейчас.

В центре улицы жила,

В домике не новом.

И живёт сёйчас она

Где – то в Воробьёво.

Рядом с ней Кулёма жил

С тёмной длинной бородой.

Табакур великий был,

Самосад курил он свой.

Помню, вытащит кисет,

Козью ножку скрутит

И сидит Кулёма – дед

На крылечке курит.

Жив сейчас один Петруха,

Нет Кулёмы, бабки нет.

Донька – Петькина старуха

Померла, и сам стар дед.

В жизни нашей современной

«Телик» в каждом домике.

Холодильник есть огромный,

Разные приёмники.

Кончили дела с уборкой,

И на холод не глядя,

Кино смотрят Валя с Жоркой

Из избы не выходя.

Или вечером Ванюшка

Врубит свой Магнитофон,

Льётся музыка, частушки,

А тогда лишь грамофон.

Был один на все Бутырки

До войны у Гришиных.

Крутят в праздники пластинки,

Вся деревня слышит их.

Им завидовали все,

«Видишь, как зажили»,

Хотя жили как и все,

Даже бедны были.

Просто музыку любили,

Жить с ней было веселей,

Малость денег подкопили

В ущерб тряпок и харчей.

Гришины с «Кулемой» жили

По соседству рядом.

Дети взрослые все были,

Огород был с садом.

Сын Андрей пришёл с войны

Без руки калекою.

Не успел обзавестись

Собственной семейкою.

От ранений умер вскоре,

Померли и старики.

Нет усадьбы и надворья,

Нет погребки у реки.

Дом сгорел, сожгли короче,

Девчата по пьянке.

Папироской, не нарочно,

При ночной гулянке.

Хороши вечерни зори

При погоде ясной.

Солнце катится за горы

Помидором красным.

Ночь опустится на землю,

Всё живое в сон уйдёт.

Летом крепко спит деревня,

Летом устаёт народ.

Молодёжи лишь не спится,

Растянул меха «Фычок».

На Выглядовку сбежится

В летний пыльный пятачок.

Будут петь и танцевать

На лужке – поляне,

И не даст меня сбрехать

Бабушка Поляна.

Парни взрослые ходили

В чужие деревни.

Там частенько их лупили

Палками с плетени.

Раньше драки были в моде,

Драки были и у нас,

Повесистей с огорода

Дрались кольями под час.

Рядом с Гришиными жил

Кирюхин Серёга.

Ростом как Ванюшка был,

Но худей намного.

«Кынкой» звали его все.

В праздник как напьётся

Обязательно в селе

С кем – то подерётся.

И ходил он с синяками

Не стыдясь в открытую.

Били больше кулаками

Морду его битую.

С ним под крышею одной

Жил братишка Ваня,

Не пришёл с войны домой,

Нет в живых и Мани.

Дочерья покинув дом

Соблазнились городом.

Были рядом с «Чудаком»

Дом их с огородом.

«Чудаком» в деревне нашей

Яков Осипович был,

Был фамилии он нашей

И роднёю нашей был.

Загремел в 37 – ом

Он на всю катушку.

А пришёл в 47 – ом

В хилую избушку.

А за что сидел не знал,

Кулаком он не был.

Просто горб не разгибал

И своим жил хлебом.

Память добрую оставил

После возвращения.

Долго жил и умер старым

Где – то под столетие.

А сейчас там его дочь

Дарья проживает,

Спать ложиться за полночь,

Страх одолевает.

Рядом с нами Ермаковы

Соседями были.

А за ними Степанковы,

Антон с Танькой жили.

Дядю Ваню хорошо

Помню по рыбалке.

Снасть любимая его –

Острога на палке.

Мы с ним, как бы кто кого,

Частенько рыбачили.

Рад всегда был за него

При его удаче.

Он же, если я поймаю,

Без восторга принимал.

И сейчас уж точно знаю

В беспокойстве ночи спал.

Стариков и Поли нет,

В Москве Маша с Анею,

Приезжают к Ленке летом

Повидаться с мамою.

О жизни нашей деревенской,

Стихов написано не мало.

Россия раньше была сельской,

В деревне больше проживало.

Она была лаптёжной, нищей

И сплошь неграмотной была.

Читать умел десяток с тыщи,

Без электричества жила.

В каждом домике висела

Лампа – керосинка,

И всю ночь она горела

Маленькой бусинкой.

Мы помним время ДнепроГЭСа,

Страница жизни открывалась.

Страна ступеньками к прогрессу

Из тьмы глубокой выбиралась.

Сейчас, пожалуй, не найти

Ни хутора, ни деревеньки,

Где – б по ночам лучинку жгли

С сухой берёзы или ели.

Электролампочки сейчас

В каждом чуланчике пылают.

И даже улицы у вас

И днём и ночью освещают.

Но представим на минутку –

Отключили в доме свет …

Страшно стало в доме, жутко,

День, неделю света нет.

И полез по коже страх,

По спине мурашки,

Черти видятся в глазах

У Волковой бабушки.

Длинны ноченьки зимой,

Воют ветер, волки.

Ваш сосед, Петрович, - свой,

Домик на запорки.

Сядет где-то у окна

С сигаретою в зубах,

Смотрит как плывет луна,

Звезды гаснут на глазах.

Встанет, в печке помешает,

Угольки перевернет,

Чем заняться, сам не знает,

Сон под старость не идёт.

И сидит он, час – другой,

С думами – заботами.

Тучка тянет за собой

Тень над огородами.

Хорошо если совпало

С пенсией по времени,

На столе бутылка с салом,

Можно жить и в темени.

Хватанёт стакан Петрович

И заморщиться слегка.

Скажет, как – бы между прочим,

«До чего – ж стерва крепка!»

Передёрнет его малость,

По губам пройдёт рукой,

Закусив и, что осталось,

Разливает по другой.

Закурил, с женой толкует

Про житейские дела.

Смотрит на бутыль пустую –

А ведь полная была!

И под ложечкой защемит,

В самый раз добавить,

Так и этак, всё прикинет,

Хату мерить станет.

Встанет где – то над окном,

«Скажет Дуське, где же свет?

Может пенсию пропьём,

Всё равно с ней толку нет.

Хорошо, что продавщица

Зина рядышком живёт.

Ей для плана пригодится,

И Петровичу найдёт.

Вот и Танька Степанкова,

Намекнут ей про ребят,

Что – то у тебя их много,

Каждый год родишь чертят.

А она на шутку – шуткой,

Ночки – то во тьме спала.

Дали б свет, хоть на минутку,

Можно б выправить дела.

Вот, что значит жить в потёмках,

И деревни дали свет.

Там сейчас в семье ребёнок,

Три от силы, больше нет.

Антон с Танькой дружно жили,

Было семь у них детей.

Потягала Танька жилы,

Доставалось больше ей.

Редким гостем был Антон,

Приезжал на выходной,

На «ЖД» работал он,

Поживёт денёк – другой.

По хозяйству что поможет,

И уйдёт пешком в рассвет.

Тане «киндера» заложит -

И опять Антона нет.

И закрутится Татьяна,

Словно белка в колесе,

Бежит утром по туману,

Косить травку по росе.

Ветерок обдует травку,

С тачкой в лес за ней спешит.

Возле дома по охапке

Сено сушит, ворошит.

Сено ей хлеба дороже –

Без коровки не прожить,

И никто ей не поможет

Ребятишек прокормить.

Сено сушится – стирает,

Печку топит, кормит скот.

В кучу деток собирает,

Всех обмоет, оботрёт.

Всех накормит, приласкает,

И быстрей бежит в колхоз.

Там «Мацуя» запрягает

И везёт на нём навоз.

А наутро - всё сначала,

За работой круглый год.

А уж праздники встречала

Как и все, как весь народ.

Заиграл Антон в гармонь,

Танька первой шире круг.

Запылает как огонь

И несётся вихрем вьюг.

А сейчас, поверить трудно,

Запила Татьяна,

Нет Антона, встает утром,

И заноет рана.

И последние два дома,

На окраине у нас,

Кирюхины были оба,

Дома целы и сейчас.

Дома целы, жизни только

Той, что раньше нет там в них.

В дни войны большое горе

Не прошло и мимо их.

Мотька старой не была,

Когда Яшка был убит.

Как с детьми одна жила

Седина лишь говорит.

А сейчас у ней в избушке

Приютился дед Федот.

Не родной отец Валюшки

С бабкой Павловной живёт.

А теперь на пять минут

Забежим в последний дом,

И посмотрим как живут

Клава с Машей в доме том.

Дом когда – то шумным был,

Тесным, многодетным.

В нём Тимоха с Анной жил,

Трудно жили, бедно.

В войну особо голодали

Кирюхины девчата.

Картошки вдоволь не видали,

Хлеб им был наградой.

Не клеилось как – то у них,

Хозяйство вели плохо.

И прокормить девчат своих

Не смог больной Тимоха.

Клава, Маша, Лиза, Вера,

И один Володька – сын,

Помню рыжим парнем бегал

Девок много – он один.

Девки бабками уж стали,

А Володька их убит.

Может где на пьедестале

С бронзы вылитый стоит.

И сейчас они вдвоём, -

Вера в городе, в Москве,

Лиза в домике своём,

Живут в скуке и тоске.

По характеру скромны

И гостеприимны,

К людям всем они добры,

Может чуть наивны.

Как и все в округе нашей

С «пензии» «чернила» пьют.

Нет валюты, Маша с Клашей

Кашку манную жуют.

Лапша

Родился я в 29-ом,

В трагичном для семьи году.

Родился внуком у Солдата,

Ещё «Лапша» мой дед в роду.

«Лапша» по матери был дед,

А по отцу – солдат.

Давным – давно обоих нет,

В Вараксино лежат.

Мне их до смерти не забыть,

«Лапша» был с белой бородой.

Любил работать и шутить,

Был коренаст, красив собой.

Он был общителен и весел,

Любил по праздникам гулять.

Был первым запевалой песен,

Пускался в хоровод плясать.

Он и сейчас передо мною

Стоит таким в моих глазах.

С гулянок часто чуть живого

Встречала бабка во слезах.

Умел он строить, и свой дом

Поставил сам перед войной.

Мечтал дожить до смерти в нём

И обрести земной покой.

Но дом его в войну сгорел,

Со всем добром нажитым.

Лишь погреб чудом уцелел

С хламом позабытым.

Веранда, помню как сейчас,

Застеклена была кругом.

В ней принимала бабка нас,

Бог наделил её добром.

Она была мне не родная,

Родная раньше померла,

Но её образ вспоминая

Скажу: ко мне была мила.

Годах в 30 – х умерла

Жена «Лапши», а моя бабка

Под Карамышевым жила

Вдова Авдотья с сыном Ванькой.

Привёз «Лапша» к себе их в дом

И зажили семьёй единой.

Два сына – Вася, Саша с «Дубом»

Стали судьбой неразделимы.

Его сыны – мне они дядьки,

Дорогу смерти всю прошли.

С фашизмом не играли в прятки,

А грудью всей на него шли.

И в жизни их минуты были

Страшнее ада самого.

И в том аду смерти просили,

Смерть обошла их стороной.

Погиб лишь старший, Михаил,

Он был женат и были дети.

Он молод был и жизнь любил

И мог бы долго жить на свете.

А тётя Поля, дочь «Лапши»,

Живёт одна старушкой в «Малом».

Бегут к ней внуки, правнуки

Полакомиться спелым садом.

Своё восьмидесятилетье

Встречает бодрой и подвижной.

До юбилейного столетья

Конечно – же дожить ей нужно.

Мы часто бегали к бабули,

Она всегда нас угощала,

То сунет в руки груши – дули,

То белых семечек давала.

Пекла лепёшки так искусно,

Песка насыпет в кучки нам.

Макнёшь лепёшкой – ох и вкусно!

По тем, конечно, временам.

Ещё запомнилось, как в лес

Мы ездили с «Лапшой».

Он брёвна толстые, как бес

Грузил и вёз домой.

В этом мире вечных нет,

Дело всем известное,

Бабка с дедом на том свете,

Царство им небесное.

Ванька «Дуб» с войны пришёл

Раненый, без глаза.

Ольгу в тех краях нашёл

И женился сразу.

Через год родился сын,

Через три был третий,

С Ольгой мало он прожил,

Осиротели дети.

Умер «Дуб» в пятидесятых,

Раньше бабки с дедом.

И живёт сейчас в той хате

Ольга только летом.

Вот и вся моя деревня

От начала до конца.

А сейчас настало время

Вспомнить маму и отца.

Вспомнил я не всех конечно,

Перед ними я должник,

Вспомнить надо было – б грешных,

Только стих был – бы велик.

Отец и Мать

Отец погиб в 29-ом

Вблизи от дома, от крыльца.

Не стало сына у Солдата,

А у меня – отца.

Помню по рассказам деда,

И «Чудак» мне говорил,

В день трагедии с рассвета

Места он не находил.

Видно чувствовало сердце,

Что пришел всему конец.

Не увидел он наследства,

А ведь сына ждал отец.

Дочь у них уже была,

Мне она сестрёнка,

Маша мало пожила,

Умерла ребёнком.

А в тот день он вез овёс

С мамой на лошадке.

Было лето, шёл покос

На своей делянке.

Уезжал, о жизни думал,

Планы веяли над ним.

Кто бы мог тогда подумать,

Что вернётся не живым.

Что оставит сиротою

Дочку Машу и того,

Что носила мать с собою,

Но не знав родит кого.

Раньше кольями в деревне

Свои дольки метили,

Лошадь к кольям повернула,

Как, и не заметили.

Мама первая схватилась,

Выбегла с граблями.

Лошадь мамы испугалась

И в галоп по ямам.

Конь ретив был, молодой,

И отец мой с воза

Полетел вниз головой

Прямо под колёса

Раздавили грудь колёса.

Крик души предсмертный.

И под тяжестью от воза

Смерть была мгновенной.

Так трагически нелепо

Потеряли мы отца.

Провожало его лето

С бабьим криком от крыльца.

Мать истерзанная горем

Сына вскоре родила.

До семи годов со мною

В доме дедушки жила.

А потом нашла другого,

Молодая, что судить.

Доведись, так на любого

Жизнь одна и надо жить.

Я увидел их впервые

Как под ручку они шли.

По Выглядовке ходили,

К вечеру домой пришли.

Подвели меня к скамейки,

Посадили, наконец,

Мать сказала: «милый детка,

Это будет твой отец».

Не признал отца чужого,

Оттолкнул от сердца мать.

Только дедушку родного

Мог тогда я понимать.

Чтобы в город не забрали,

Я от матери удрал.

Трое суток с сеновала

За дорогой наблюдал.

Я смотрел на ту дорогу,

Где должна поехать мать.

И не мог унять тревогу,

Дрожь свою не мог унять.

Мама летом уезжала

Из Бутырок навсегда.

Уезжала и не знала

С сыном встретиться когда.

Понял я уже с годами

Как ей было тяжело.

Своего бросала мама,

Приняла двоих его.

Счастья мама не нашла,

Ни в большом, ни в малом,

В сорок пятом померла

От чахотки в «Малом».

И остался я один

Сиротой на свете.

Жили б родичи мои.

Видно б были дети.

Ох, как трудно одному

В детстве оставаться.

Не желал бы никому

Без мамы остаться.

Дед "Солдат" и тётка

Отца и мать мне заменили

Дед и тётка, и втроём

Деревенской жизнью жили,

Жили скромно, на своём.

И трудом своим нажитым,

Каждый помнит, как дед жил,

Пусть невзрачной была хата,

Но достаток в доме был.

Мясо, хлебушек, картошка,

Всё имелось впризапас.

По утрам пекли лепёшки,

Пили чай и реже квас.

Дед «Солдат» всегда с рассвета

Или в поле, иль в лесу.

Или солнышком пригретый

Отбивал в саду косу.

Не припомню, что б когда-то,

Я проснулся – дед мой спал.

Кличку дал ему «Солдата»

Видно тот, кто его знал.

Для земли он был солдат

И зимой, и летом.

Пусть был без больших наград –

Разве дело в этом?

Пусть отличий не нажил,

Был в колхозе рядовой,

Как работал – так и жил

Дедушка Василий мой.

Летом травку с косарями

Лет за семьдесят косил.

Детство распрощалось с нами,

Я «Солдата» заменил.

Дед мой был не многословен,

Редко улыбался.

Сына схоронил, а вскоре –

Без жены остался.

И ей верность сохранил,

Не нашёл другую.

Одиноким он прожил

Жизнь свою большую.

Жил он для себя и внука,

Утопал в работе.

Жизнь прошла в душевных муках

При солёном поте.

Дед и тётка, сколько помню,

Жили больше не в ладах.

То ли разной были крови,

То ли разница в годах.

Часто ссорились, бранились,

С матом – перематом,

Но зато быстро мирились

Тётушка с «Солдатом».

Была тётка озорной,

Сплетенки любила,

Знала летом и зимой,

Где, и что с кем было.

У нас тогда было два дома

Четырёхстенки, старый дом

Обжитым был, а рядом новый.

Мы только летом жили в нём.

Крыльцо простое, без веранды,

Внизу две - три ступени.

Был поллисадничек с оградой

Как и у всех в деревни.

Сенцы были, скотный двор,

Две погребки рядом.

А за домом – тын-забор

С огородом, с садом.

В каждом доме три окна,

В старом – печка русская.

Койка вроде топчана

И такая ж узкая.

Я на этой койке спал

Ночью сном мертвецким.

И соломку растирал

Своим телом детским.

Зима с морозами придёт,

Окатятся овечки,

И дед под мышкою несёт

Ягнят поближе к печке.

Посадит под кровать мою,

Мы будем спать соседями.

Смотрел, как сосят мать свою

С безумственным усердием.

И так всю зиму напролёт

Овечки в доме были,

Тёлка корова принесёт –

Туда же становили.

Ещё кровать у нас была,

Шторками завешена,

Тётка Донька в ней спала,

Матерщица грешная.

Дед зимой на печке спал,

А с весны на пчельне.

Пчёл на пасеке держал

Один он в деревне.

Воздух чистым в саду был,

С запахом медовым.

И я с дедом спать любил

Под тулупом новым.

В саду росла смородина,

Крыжовник и малина,

В тыну хмелем опутана

Запуталась рябина.

И яблонь было много

У пчельни и у грядок.

За всем следил дед строго,

И всюду был порядок.

Запомнился из яблок

Скрижапель больше всех.

Душистый, ароматный,

А крепкий – как орех.

Опадут листья, а плоды

До поздней осени весят.

Невзрачные на вид, твёрды,

Маня забраться в сад ребят.

Но лазить к нам они боялись,

Боялись пчел больше всего.

И на ветру они качались

До созреванья своего.

Потом их рвали, в ящик клали.

Под стол ложили в уголок.

Всю зиму с дедом попивали

Медово – яблочный чаёк.

На улице бело кругом.

А в доме пахнет летом.

Смешались запахи цветов

С овечьим туалетом.

Умер дед, а тётка замуж вышла,

Фёдор Ларин в Машкино увёз.

Опустела вековая крыша,

Всё потом пошло на лом и снос.

И ещё одной семьи не стало.

По соседству с Волковою Дашей.

Время стёрло и с землёй сравняло

Всё, что было на усадьбе нашей.

Отшумели ива и рябина,

Что росли у погреба в саду.

Отцвели скрижапель и малина,

Отгудели пчёлы на лету.

Может быть растёт отросток где – то

Уж теперь в саду у «Чудака»,

На ветру шумит листвою летом,

Славя дедов наших на века.

Нет фамилии Юшинского рода,

Из последних умер дед «Чудак»,

А Бутырки наши год от года

Всё стареют погружаясь в мрак.

До войны в моей родной деревне

Домов тридцать было, что ни дом,

То семья здоровая, в комплекте,

С детворою, с бабой, с мужиком.

А сейчас в Бутырках не набрать,

Не наскресть и тридцать человек.

Молодёжь почти, что не видать,

Больше тех, кто доживает век.

Видел я у бабушки Поляны

(Мы зашли к ней выбившись с силёнок)

Двух девчонок с чёрными бровями,

Да в кроватке спал ещё ребёнок.

Вот и все, пожалуй, на деревню,

А других назвать я не берусь.

Если вспомнить в сёлах довоенных

Многодетной наша была Русь.

Я почти Бутырки позабыл,

Редко – редко там бываю в них,

Но люблю их, так же как любил,

Тётку с бабкой, дедушек своих.

Умер дед, моя любовь – отрада,

И умом лишилась Донька – тётка.

Только ветер воет над оградой

И над нашей бывшей изгородкой.

Школа

В 37 – ом пошёл я в школу,

Окончил курс начальный,

Потом пришла война к нам вскоре,

С горечью, с печалями.

Учиться дальше не пришлось,

Работать стал в колхозе,

Работа по годам нашлась

На ниве, на покосе.

Моей учительницей первой

Была Вера Петровна.

В Бутырках школа была новой,

Начальная, просторная.

Больших два класса, коридор,

Учительская рядом,

И даже были под окном

Спортивные снаряды.

Вера Петровна жила в школе

С мужем алкоголиком,

Жила в большой нужде, при горе

Со своим «соколиком».

Пять детишек у них было,

Старший моих лет,

На одну получку жили,

Никакой поддержки нет.

Муж её был почтальон

И получку пропивал,

Ходил вечно пьяным он,

Днями дома не бывал.

И одна Вера Петровна

С нами в школе, и с детьми,

На лице морщинки с горя

Раньше времени легли.

В школе плохо я учился,

Книжки вовсе не читал.

Над заданьями ленился,

Часто в школе не бывал.

Бегал по лесу и полю,

С речкою своей дружил,

Тётка спросит: «Был ты в школе?»

«Ну, а как же, тётка, был».

А она по морде видит-

Брешет Доньке Ванька,

Трёхэтажным матом кинет

И за мною с палкой.

И погнали в кошки – мышки,

Тётка кошкой, мышкой – я,

Вот такие – то делишки,

Не хотел учиться я .

А сейчас успел хватиться,

Только поздно, стар уж стал.

Если б малость подучиться,

Может лучше б написал.

Ты учись, учись, Ванюшка,

Плохо неучем сейчас.

Радуй мать свою старушку,

Будь учёным ты за нас.

Не крутись за школьной партой,

Двойки с ходу не хватай,

Дружи с алгеброй и картой,

Маму в школу не таскай.

Школу кончишь, будешь воин,

Труд наш будешь охранять.

Быть защитником достойным –

Курс науки надо знать.

Колхоз

В центре матушки - России,

Я родился и возрос,

Мать – земля дала нам силы,

А путёвку в жизнь – колхоз.

Наш колхоз «Ордженикидзе»

До войны был не богат,

Но в нём всё было для жизни,

Для работы и наград.

И награду нам такую

Всем вручили за войну.

Медаль за «доблесть трудовую»

Получил и я одну.

Получил медаль простую

И мой дедушка Солдат,

Лучше если б золотую.

Но где золота набрать?

Создан был колхоз в тридцатых,

Может быть пораньше чуть.

Дед Лапша с дедом Солдатом

Прошагали длинный путь.

Сразу всё не получалось,

Дело было новое :

До колхозов все держались

За своё, за кровное.

А тут на тебе – колхоз,

Общее, всё наше.

Шли деревней на покос,

Миром всем на пашню.

Снег сойдёт, придёт тепло,

Взрослые все в поле.

И пока стоит светло

Пашут землю кони.

Тракторов тогда в помине

Не было в деревне.

Мы их только в немых фильмах

Видели на сцене.

Первый трактор на колёсах

Много позже прибыл к нам.

Сколько возгласов, вопросов,

Сколько дива было там.

Трактор выехал на пашню

С двумя лемехами.

Люди все, старушки даже

Шли за ним кругами.

Кто страшился, кто молился,

Бога в помощь призывал.

Конь стальной ревел, дымился,

Пласт земельный поднимал.

Для крестьянина тогда

Чудом было это.

Сравнить можно без стыда

С сотвореньем света.

И вела трактор по полю

Петрина Мария,

Деревенской нашей крови,

Из Бутырок, смелая.

Как тут бабкам не вздыхать,

Как им не молиться –

Баба «чёртом» управляет,

«Чёрт» ведь мог взбеситься.

Трактор шёл и шёл вперёд,

Набирая силы,

А за трактором шёл взлёт

Молодой России.

Посевная

Хороши весною зори,

Не до зорей было нам,

Поднимала идти в поле

Меня тётка по утрам.

Босоногим брёл я в поле,

Засыпая на ходу,

Фишки расставлял по полю

С пыльной мордой и в поту.

А за мною следом сеял

«Паштура» иль Чистяков.

Ветер колкий в поле бегал,

Притирался у портков.

Фонд колхозный семенной

Раньше весь сдавали.

На посев его весной

Снова выдавали.

По распутице весенней

Кто на чём его возил.

Надо жить и надо сеять,

То зерно и я носил.

Утром затемно вставали

И до Детчино пешком,

Бездорожьем мы шагали

За спиной с пустым мешком.

А обратно шли с зерном

Пухлыми дорожками.

Мы весну несли горбом

До Бутырок ножками.

Для подростков норма пуд,

Это пуд в начале,

Километра два пройдут –

Тонна за плечами.

Пятки трёт, спина горит,

Потом обливаешься.

В валенках вода хлюпит,

Идёшь и заплетаешься.

Тяжелела тонна эта

С каждым километром.

Молишь чтоб скорее лето

Шло с попутным ветром.

Всё осилил наш народ,

Перенёс все муки.

Пусть без войн, в мире живут

Наши дети, внуки.

Война

О годах пишу прошедших

Трудным будет мой рассказ.

Про людей в войну ушедших

И погибших ради нас.

Помнит сорок первый год

Всё моё Отечество,

Помнит весь простой народ

И всё человечество.

В этот год пришла война

В жизнь наших народов,

И огромная цена –

Двадцать миллионов.

Двадцать миллионов жизней

Обеспечили в войне

Поражение фашизму,

Ради жизни на земле.

Ради мира и свободы,

Ради мирного труда.

Помогли другим народам

Сбросить иго навсегда.

Не было в России хаты

И семьи такой,

Что бы не было утраты

Самой дорогой.

Мужа ли, отца и брата

Матери, сестры,

Или просто кума, свата

И первой любви.

Сколько их недолюбивших

Не пришли домой,

И оставили любивших

Не одну вдовой.

Четыре года шла война,

Четыре года страшных.

Ночами не спала страна,

Боролась с силой вражьей.

Четыре года жизнь и смерть

Шагали в ногу рядом.

Судьба кому – то умереть,

Кому – то жизнь в награду.

По всей стране мемориалы

Стоят в глубокой скорби.

Живые превратились в мрамор

С цветами у надгробий.

Под Рябцевом один из тысяч,

Стоит простой мемориал.

Там пофамильно перечислен,

Кто жизнь за Родину отдал.

Спят солдаты минувшей войны

От Курил до подножья Карпат,

Спят спасители нашей судьбы

Жизнь отдавши не ради наград.

И сейчас над миром снова

Тучи с атомной грозой.

Рейган со своею сворой

Шантажирует войной.

Шлёт крылатые ракеты,

«Першинги» в Европу,

Против нас по всему свету

Базы, их оплоты.

С самолётами и флотом

За десяток тысяч миль

Душат в Африке свободу

Ради своих прибылей.

Льётся кровь и гибнут люди

Мирные в Ливане.

Необъявленной войну

Ведут в Афганистане.

Силой захватив Гренаду,

След кровавый им не смыть.

Ждёт карателей расплата,

Дух гренадцев не сломить.

Не поставить на колени

Тех кто был свободным

И играть сейчас не время

С судьбами народными.

Сколько в Чили Пеночет

Потопил народу.

А спросить: «Ради чего?».

Всё ради свободы.

Понимают в Вашингтоне

Ту свободу на свой лад,

Настоящую свободу

Всюду душит их солдат.

Но трудней, трудней становиться

Обманывать народ.

Оболваненный проснётся

Всё прикинет и поймёт,

Всем предъявит кровопийцам

По заслугам счёт.

Сбросит маски с миротворцев

Собственный народ.

Нам же надо свою силу,

Мощь свою крепить друзья.

«Шарик» сжечь и мать Россию

Допустить никак нельзя.

И не будем унывать,

В панику вдаваться,

У нас есть что защищать,

Есть чем защищаться.

Оккупация

Поле, поле, ветер воет,

Ветер хлещет по ушам,

Там за речкой паслись кони,

Мы бегли к ним по утрам.

Подъезжали к молотилке,

В привод запрягали,

Молотили до коптилок,

Коней в поле гнали.

Не забыть как утром ранним

Дни кончались сентября.

Чистяков «Колхозник» Ваня,

Костя Гришин, с ними я.

Обуздали тех лошадок,

Слышим рядом «вжих» и «вжих»

Мимо нас летят кустами

Со сторонки наших риг.

Помню Чистяков Тимоха,

Скажет мне: «А ну, слетай.

Посмотри, что там у стога,

И на ригах кто, узнай».

Я коня в галоп пришпорил,

А на ригах наших – бой,

Сник боец залитый кровью,

Пули свищут надо мной.

Страха первого не помню,

Он придет ко мне потом,

Вижу машет дед рукою

И бежит ко мне бегом.

Дед Солдат, башкой рискуя,

Бёг в кипящий бой,

Чтоб спасти меня от пули

И прикрыть собой.

«Ты куда, - кричит – несёшься,

Несмышлённый дуралей,

Там на пулю ты нарвёшься,

Брось коня, к риге скорей!»

В риге той снопы хранились

С колосистой рожью,

Влезли наверх и зарылись,

С колотящей дрожью.

Ни живы сидим, ни мёртвы,

Ох и лихо было,

Воздух как – то сразу спёрло,

Загорелась рига.

Дым полез в глаза и уши

В легкие, как жало,

Еле выбрались наружу

Под огонь кинжальный.

Подгоняемые дымом,

Страхом заячьим в душе,

Побегли мы смерти мимо

По своей родной меже.

Сутки после из убежища

Наверх не вылезал,

Страшным было боя зрелище

И огненный накал.

Так негаданно нежданно

К нам в Бутырки, напролом

Через трупы, кровожадная,

Война пришла пешком.

Пришла война, а с ней все беды

Обрушились на нас.

От детства нашего и следа

Не отыскать сейчас.

Пришли с войною смерть и слёзы

В наш мирный общий дом.

Завяли раньше время розы

На перекрёстке том.

Уклад житейский был нарушен,

Жизнь стала горькой как вино.

Осенний ветер подул стужей,

Стучался бедствием в окно.

Притихли песни на деревне,

Ворчливей стали старики.

Как прежде бабы у плетеней

Уж не чесали языки.

Наполненные страхом слухи

Ползли по щелям и углам.

Нам детям чаще оплеухи

Перепадали по утрам.

Не стало хлеба, керосина

Не стало соли, табака,

Забрали изверги скотину,

Лишились дети молока.

Тот бой осенний в сорок первом

Нам оккупацию принёс.

Напряглись мускулы и нервы

И мучил всех один вопрос:

Сумеет ли Москва – столица

Собрать в кулак всю свою силу,

Что бы победную страницу

Вписать в историю России.

Что бы душителей свободы

В берлоге собственной добить,

И чтоб могли наши народы

Законами своими жить.

И к счастью нашему не долго

Фашисты побыли у нас,

С разгромом немцев под Москвою

Их вскоре вышибли от нас.

Зима у нас в сорок втором

Морозной, снежною была,

Метровый снег лежал ковром,

Пурга неделями мела.

С надеждой ждали Новый год

Мы жили все в тревоге.

Надеялись своих вот – вот

Увидеть на пороге.

Под «Малым» где – то громыхали

Наши победные раскаты.

Небо пожарами пылало,

И красным были его скаты.

Где – то в начале января,

Числа шестого иль седьмого

Кусками вздыбилась земля,

Рванула мина возле дома.

Да так, что немцы голяком

В потёмках ночью повскакали

И с криками: «О Русь бом – бом»

Зимой по снегу босяком

В погребку Чудака бежали.

А мы в убежище своё,

Я, тётка, мать с новой семьёй,

Мы с дедом строили его

На огороде под землёй.

И двое суток там сидели,

Не пили, ничего не ели,

Тесно в нём было, душно, сыро

И чуть не задохнулись было.

Пары наружу выходя

В схватке с морозом замерзали,

Наш вход сковало слоем льда,

А сверху снегом засыпало.

На пчельне нашей пулемётчик

В нироновскую даль лупил,

И дед Солдат ни днём, ни ночью

На огород не выходил.

Он с нами не рискнул пойти,

Остался присмотреть за хатой,

Теперь лишь он нас мог спасти

И откапать сверху лопатой.

Сейчас уж не припомнить мне

О чём я думал в те минуты,

«Пластом» лежал я на земле,

Читала мать свои молитвы.

А тётка обращалась к Богу,

И всхлипы слышались её.

На утро к нам пришла подмога,

Дед откапал наше жильё,

Пришли домой, а дома наши,

Бойцы за завтраком сидят.

Нас угостили пшённой кашей,

И ели мы за тех ребят,

Что не дошли до нас живыми,

А пали где – то на подходе.

На улице метель кружила,

Латала дыры в огороде.

Пятнадцать наших полегло

В осеннем отступлении

И столько ж пало за село

Зимой при наступлении.

В Бутырках было тридцать хат,

Не больше и не меньше.

Цена избы – один солдат,

Один боец погибший.

А сколько хаток таких было

В стране нашей тогдашней?

Война одну цену платила,

Что ни дом – то павший.

Загубленное детство

Ларюкова дядю Мишу

Помню, как в тумане,

Мысленно его я вижу

Выше сына Вани.

Поплечистей, помощней

И улыбка добрая.

Загорелым от полей,

От ветров и зноя.

Порыбачить он любил

С намёткой на речке.

Много рыбки половил,

Пережарил в печке.

Уходя на фронт сказал,

К сердцу прижав Полю:

«Далеко не провожай,

Возвращусь я в скоре».

Не дождалась тётя Поля

Мужа - Мишу своего.

Хватанула баба горя

С пятерьмя детьми его.

Настя – старшая из них

Делать всё умела,

Из девчонок боевых,

Песни лихо пела.

А чечётку отбивала,

Ходят половицы,

А сейчас, как бабкой стала,

Танцевать лениться.

Вслед за Настей Коля шёл,

Любимец папаши,

Потом Ваня подошёл

И последней Маша.

С Ваней мы ведь кореши,

Мы с ним одногодки,

А теперь деды уже,

Утопаем в водке.

Кто придумал это зло,

Чёртову горилку.

По утрам горит нутро,

Тянет напохмелку.

Был охотник он когда – то,

Удивлял всех стариков,

Мелочью считал пернатых,

Замахнулся на волков.

Волка он правда не убил,

Но страху им наделал.

Один уж «серый» не бродил,

А начал стаей бегать.

Но вернёмся к тем годам,

Окунёмся в детство,

Не забыть наверно нам

Наше малолетство.

Настя старшая и Коля,

Да и Ваня в дни войны,

Помогали маме Поле.

Хлеб растили для страны.

Но а Маша, Маша что ж,

Что возьмешь с девчонки.

Помогала маме тоже,

Наложить в пелёнки.

Все крестьянские работы

Нам пришлись не по годам,

Поднимались на работу

С петухами, по утрам.

Босоногие мальчишки,

Им бы прыгать да играть,

Ходить в школу, читать книжки,

Мяч по улице гонять.

Но не в то наверно время

Родились они на свет,

Повзрослело наше племя

Сразу на десяток лет.

Повзрослели, возмужали,

Шли на смертный бой отцы.

Землю – матушку пахали

Дети их, сыны, юнцы.

В дни войны мы мужиками

По работе стали,

Шли косить со стариками,

На быках пахали.

Не хватало лошадей,

Фронт забрал их воевать.

Мы кормить ложились вшей

На дощатую кровать.

Покормили мы тогда,

Этих кровопийцев,

Не забыть нам никогда

Тыловых убийцев.

В сорок первом по двенадцать

Было, Жора, нам с тобой,

На кого нам обижаться,

Что обкрадены войной.

Шла смертельная война,

Место взрослых фронт и бой,

Нам доверила страна

Фронт особый, трудовой.

То что было не под силу,

Скажем, раньше мужикам,

В войну стало всё по силам

Детям, бабам, старикам.

Жизнь тогдашнюю с тобой

Знаем не по книжкам,

Мы прошли её с судьбой,

Надрывая кишки.

Я в свои двенадцать лет

Доил корову, пёк лепёшки,

Готовил дедушке обед,

Возил навоз, полол картошку.

В сорок втором окопы рыть

Под Ржев забрали Доньку – тётку,

Бельё стирать и полы мыть,

Всё испытать пришлось ребёнком.

С честью мы судьбу несли

И трудом посильным

Помогали как могли,

Что бы быть России.

Путынка

Речку милую Путынку

Часто вижу я во сне.

Снится как она в Бутырках

Разливалась по весне.

Я любил её разливы

И стремительный порыв,

Набирала в себе силы,

Постепенно, как нарыв.

Лёд могучий поднимала,

Как пушинку, как дитя.

На куски его кромсала

Словно счёты с ним сводя.

Что бы скованною не быть

И свободу обрести,

Что бы пользу людям сделать

И себя от тьмы спасти.

Поначалу будет робко

Брать на плечи лёд в упор,

Не хватает ей силёнок

На серьёзный разговор.

А поля, леса, овраги

Шлют подмогу для реки,

Снег от солнышка подтаяв

Превратится в ручейки.

За неделю до отказа

Берега её зальёт,

Соберёт в кулак всю массу

И обрушится на лёд.

Лёд начнёт трещать, ломаться

Льдинками на части

И пришло время прощаться,

Лёд уж не у власти.

Проиграв своё сраженье,

Драпанёт он на легке,

Половодь ещё с мгновенье

Побушует на реке.

И начнёт вода спадать.

Мы с дедом верши ставим,

Идём их утром проверять,

А днём рыбёшку жарим.

Лёд сойдёт, и гуси в речке

Будут свадебки справлять,

Старики слезают с печек

Идут к речке наблюдать.

Гусаки весной ревнивы

Не дай Бог если чужой

Рядом с ним на водной ниве -

Сразу вспыхивает бой.

И гусак на гусака

Грудью налетает.

Полноводная река

С перьями играет.

Мужики наши любили

Стравливать гусиный бой

И весной они кормили

Гусаков, как на убой.

Речку милую Путынку

Мне до смерти не забыть,

С острогой любил я рыбку

Под корягами ловить.

Знал места где жили щуки

Почти в каждом омуте,

Терпел ссадины и муки,

Ползая на животе.

Прислонял ко лбу ладошку

Под корягой иль кустом,

Так выискивал рыбёшку,

Часто шёл домой пустой.

Но бывали и удачи,

Щучку спящую я бил,

Много рыбки под Придачей

Я зимой переловил.

Раньше не было запрета

На рыбалку круглый год.

Хорошо рыбачить летом,

Ещё лучше когда лёд

Речку плёнкою затянет,

Наведёт мороз мосты,

Лучи солнца косо глянут

С небосвода под кусты.

Брал я в руки колотушку,

Полз по льду на животе

И на дне искал рыбёшку,

Мирно спящую в воде.

Оглушённая рыбёшка

Идёт к верху не спеша,

А уха зимой с рыбёшки

До чертовски хо-ро-ша!

Вот на этом и закончу

Свою исповедь писать.

Как приеду будем ночью

С Валей барыню плясать.

Всех целую, обнимаю,

Всем здоровьица желаю,

Ну а что было потом

Напишу в письме другом.

Потом - года сорок шестой

По восемьдесят третий,

Период трудный, непростой:

Любовь, работа, дети.

Как жили мы и как гуляли,

И как Россию пропивали,

Об этом, братец, не сейчас,

Об этом, братец, в другой раз.